В то время как российские войска продвигались на восток Украины, волонтеры соревновались со временем под смертоносным огнем, чтобы убедить оставшихся местных жителей эвакуироваться на запад в безопасное место. Журналистка Российской службы Радио Свобода Виктория Ивлева уехала с волонтерами, чтобы увидеть их ежедневную смелость и доброту. Вот ее заметки.
Этот город потрясен войной. Война прошлась по телу Лисичанска, ранила души его обитателей.
Каждый день территория, где оставила следы война, увеличивается. Едешь по центру – и взгляд все время упирается в войну: зияющие провалы выгоревших зданий, останки свисающих со столбов проводов, остатки ракет и снарядов, которые вонзились в землю и в дома, витые автомобили, подвалы и бомбоубежища, где находятся цепляющиеся люди. за войну, не могут расстаться с ней, и обстрелы, обстрелы, обстрелы, а в промежутках между обстрелами – удручающая, ненормальная для города тишина и только хруст разбитых оконных стекол под ногами.
Таким я увижу Лисичанск через несколько дней.
А путешествие туда начинается с урока тактической медицины. Мне дают его в Киеве волонтеры-парамедики из Англии – Сара и Стив. Они поддерживают Украину: у Сары на плече даже татуировка сделана – британский и украинский флаги. Они учат меня основам первой помощи на войне. Большой прямоугольный пластырь, которым можно залепить сквозную дыру от пули в груди, запоминается мне надолго.
Но главная наука – как наложить турникет, специальный кровоостанавливающий жгут.
– Одевай его на руку как можно выше, затягивай стропу потуже, закручивай фиксирующий стержень, другой рукой подписывай время, – командует Сара.
Надеваю выше никуда, затягиваю, появляется очень неприятное ощущение, рука немеет так, что, кажется, больше никогда не оживет. Время подписываю тяжело.
– Прекрасно! – Это уже Стив. – Чаще всего люди гибнут от потери крови, и на спасение у тебя есть три минуты. А турникет можно наложить через двадцать секунд. На всякий случай прикрепи его сверху к бронежилету, чтобы не тратить попусту время. И не забудь о шлеме.
За эти месяцы я привыкла к войне, но все равно неловко, когда в центре огромного европейского города тебе обыденно, вроде «зонтик захваты, вдруг дождь», напоминают о бронежилете и шлеме.
В Донбасс я еду с командой «БАЗА UA», небольшой волонтерской организации, которая занимается доставкой гуманитарки, тренингами по первой помощи и эвакуацией. Ребята из «БАЗЫ» – типичный средний класс, все они оставили свои дела и бизнес с началом войны, вывозили людей во Львов и Польшу, затем постепенно переместились в Донбасс, поняв, что они более нужны.
Их энтузиазм мужчин прекрасен и завораживает.
Вообще, украинский энтузиазм и волонтерство не могут не очаровывать кого-либо, кто столкнулся с ними. Горизонтальные связи украинского общества поражают, и там, где государство не справляется или справляется плохо, всегда приходят на помощь волонтеры, которые, как сказал один друг, «делают, что от них нужно» – и еще немного.
Ночуем в Славянске. Утром запрыгиваем в два ярко-красных бронированных «Мерседеса-Спринтера», которые когда-то развозили в Германии инкассаторов, третье авто – значительных размеров скорая помощь с надписью Ambulance – подарок из Англии.
Расстояние от Славянска до Лисичанска чуть меньше ста километров. Сначала асфальт, несколько блокпостов, проверка документов – оговорюсь, у меня за все мои дни на Донбассе не проверили документы ни разу – дорога становится уже, обычных авто мало, есть немного военной техники, почти не видно людей и нет никаких признаков хозяйственной жизни на полях – все будто притаилось, замерло, пытается стать незаметным, слиться с землей.
Километров за сорок до Лисичанска выходим из машин, одеваем бронежилеты и шлемы – дальше будет по-настоящему опасно. Этот вечно сползающий на глаза шлем, который к тому же затрагивает очки – самая неприятная вещь в моей экипировке. Голова начинает мгновенно чесаться от пота, пыли и жары. Я стараюсь пристроить застежку под подбородком, но эта проклятая зеленая кастрюля на мне не сидит, так и ношу – на одну сторону…
Ребята становятся в круг, и кто-то произносит слова собственной и очень искренней молитвы:
Боже, благослови наш путь, нашу дорогу, сохрани этих молодых людей перед военными действиями. Дай нам сил принести сегодня максимальную пользу людям, послужить даже тем, кто не хочет ехать, пробуди их сердца до здравого смысла, чтобы мы смогли их забрать, вывезти в безопасное место. Пусть твои ангелы идут впереди нас, защищая от пуль и обстрелов. Мы вверяем нашу жизнь в твои руки. Аминь.
Мы едем дальше. Маленькие белые облака стоят неподвижно. Небо ясное и голубое. Спокойное пространство.
И вдруг, внезапно, после очередного поворота на горизонте появляется лес тонких труб Лисичанская, а между ними, сразу с нескольких сторон, вертикальными змеями – черные клубы дыма, наползающие на небо, как из ада. Опасность становится почти ощутимой, в самом составе воздуха словно разливаются невидимые молекулы и атомы войны, делая этот воздух жестким, неодушевленным, непригодным для простой человеческой жизни.
Черные клубки дыма – спутники обстрелов – я буду видеть каждый раз, подъезжая к городу.
Мигает надпись: Лисичанск – 15 км, Северодонецк – 22. И вот эти пятнадцать – самый опасный участок дороги. Она полностью открыта и полностью простреливается, здесь ничего предугадать невозможно. Можно только проехать на максимальной скорости, став неудобным объектом для прицельной стрельбы. Дмитрий выжимает газ по полной. Шесть минут напряженного молчания под свист шин – и мы в городе. Сто пятьдесят километров в час! Браво, красный спринтер! Единственное, что успеваю заметить дорогой, – в хлам размозженный снарядами блокпост…
Лисичанск.
Первое, что вижу, как всем смертям назло, – маленькое стадо козочек и женщина, которая идет за ними с котомкой. Затем появляются обгоревшие дома, с пробитыми (от пуль???) стенами и перевернутые на бок, извитые легковые автомобили. Они выложены на дороге зигзагом, чтобы замедлить проезд транспорта. В одной из этих авто ковыряется мужчина, видимо, выковыривает то, что другим не подошло. А мимо него, как ни в чем не бывало, с гордо поднятой головой шагает, опираясь на палку, величественная пожилая женщина в белой накрахмаленной панамке…
Кажется, они привыкли здесь и полностью утратили чувство опасности.
Рулем к пожарной станции, куда приходят люди, которые это чувство не потеряли и в конце концов решили уехать. Несколько человек там ждут машину от «Восток-SOS», работающей на Донбассе с 2014 года. Рядом – очередь граждан с ведрами, баклажками и тележками за технической водой, ею можно только мыться – нормальной воды в Лисичанске, городе на берегу Северского Донца, от середины апреля, электричества – с 8 мая. В этом случае полностью, полностью отсутствует телефонная связь. Из всех достижений цивилизации она исчезает первой, еще на подъезде к городу. Ощущение, что ты очутился внутри ватного кокона.
Справа от пожарной части бродят вокруг своей только что обстрелянной машины корреспонденты The New York Times. Они заклеивают скотчем изуродованное осколками переднее стекло, слава Богу, никто не был ранен, но состояние у всех далеко от веселого. Еще бы – смерть передумала только в последний момент и помахала им костлявой рукой.
Завозим продукты и питьевую воду в гуманитарный штаб, расположенный в школе, там же в подвале – бомбоубежище, возле него – очередь на получение гуманитарки. Стоят преимущественно пожилые женщины. Пытаюсь понять, почему не уезжают. В ответ: а кому мы нужны, а где мы будем жить, а работа? – Как будто им предлагают выехать в пустыню Сахары. Слышны звуки выстрелов, но они мало волнуют женщин.
Едем по адресам, полученным от родственников, ребята идут в квартиру за пожилой парой, у мужчины какая-то совсем печальная стадия рака, я топчусь во дворе, ожидая их. Напротив дома – гараж, вместо авто там стоят сдвинутые столы, за которыми, мирно разговаривая, обедает большая дружеская компания. Готовят они, как и остальные жители Лисичанска, тут же, рядом, на мангале, который смастерили сами. Наливают мне супа, компотику предлагают домашнего – вроде бы и нет в городе никаких смертей, прилетов, раненых.
Уезжать не хотят категорично, почему – объяснить не могут, одна женщина начинает внезапно плакать и говорить: уходите-уходите-уходите… Захожу в подъезд – в глаза лезет слово «Сицилия» на ярко-синей крашеной стене. Оказывается, это название местного такси, заказать которое можно было еще совсем недавно, отсканировав QR code. Я завороженно смотрю из каменного века, в который погрузился Лисичанск, на это присутствие двадцать первого века.
Второй адрес – полная неудача. Молодая женщина с шизофренией и пожилые родители. Лекарства никаких нет. Врача-психиатра в городе тоже нет. Мать не ходит. Все на отчестве.
Он говорит:
– Мы уже пытались однажды уехать, но она бросилась на людей, которые пришли помочь. Я, правда, дал ей таблетки какие-нибудь сегодня, давайте попробуем. Он смотрит на ребят с надеждой.
Они заходят в комнату к больной – и начинает что-то сбивчиво кричать, встает, угрожающе размахивая руками…
Мы отступаем. Безумная остается в городе, не предназначенном даже для здоровых. Война, зло улыбаясь, выигрывает у нас этот раунд.
В общей сложности из почти стотысячного Лисичанска уехали тысяч восемьдесят человек, но остальные – крепкие орешки, которые не желают слушать никаких доводов. А кто-то даже обвиняет уехавших в трусости, ставя себя в пример как отчаянных и храбрых людей, оставшихся сторожить квартиры и дома.
– Приезжаешь в зону обстрела, а тебе смеются в лицо и говорят: нам никакая помощь не нужна, мы здесь были, есть и будем с детьми, и нас все устраивает, и вообще уже четыре месяца прошли, а нас все еще не убили, – говорят ребята из «БАЗЫ UA».
– Заявки на выезд нам преимущественно поступают от уже уехавших родственников. Они посылают свои видеообращения, умоляя родных спастись. Я показываю эти обращения, говоря: люди, вы понимаете, что можете больше никогда родных своих не увидеть? В ответ почти безразлично: да, понимаем, но не поедем.
– Иногда не понимаешь, ты дурак, или люди действительно россиян ждут, или просто неадекватно оценивают ситуацию и реалии вокруг, – так говорят ребята из «БАЗЫ UA».
«Русский мир» «русским миром», его никто со счетов не сбрасывает, но главное – это то, спасительное, с детства: а…
