Как ребенка чиновника держали в заложниках

16-летний Владислав Буряк был задержан на российском блокпосту во время движения эвакуационной автоколонны, которая шла из Мелитополя в Запорожье. Российские военные сразу узнали, что он – сын государственного чиновника. Его отец, Олег Буряк, глава Запорожской райгосадминистрации. За освобождение отпрыска ему поставили специальные условия. А именно: выдать российским военным лицо, находившееся на подконтрольной Киеву территории.

Ребенок украинского чиновника был в заложниках три месяца, большинство из которых – в одиночной камере на оккупированной территории.

Седьмого июля, как только парня удалось уволить, Радио Свобода записало интервью с Олегом и Владиславом Буряками. Находясь в неволе, подросток стал свидетелем того, как пытают людей, а сам он стал, так сказать, добычей, которую пытались между собой делить разные военные группировки, зашедшие в Украину с территории Российской Федерации.

– Владислав, как ты себя чувствуешь? Как с тобой обращались?

Владислав Буряк: Нормально. Ко мне не применяли никакую силу. Если можно так выразиться, ко мне относились с уважением. Не оскорбляли, не кричали, дипломатично, нормально.

– Пан Буряк, как удалось уволить вашего сына?

Олег Буряк: Вы знаете, несколько дней назад Влад меня спрашивает: “Когда меня заберешь?”. Я говорю: «Слушай, не хочу даже прогнозировать, но представь себе такое событие: ты будешь спать, к тебе подойдут, постучатся по плечам и скажут: «Домой хочешь? Собирай вещи».

На самом деле процесс был сложным. Он состоял из двух частей. Его держали в двух местах. Первые 48 суток его содержали в следственном изоляторе, в одиночной камере – в Васильевке (оккупированный город Запорожской области – ред.). Был главный вариант развития событий. Удерживавший его требовал передачи конкретного человека с нашей территории (Олег Буряк сейчас воздерживается от раскрытия деталей относительно лица, которое содержало его сына, и относительно человека, которого она требовала передать, учитывая тайну досудебного следствия, проводимого СБУ – ред.). И я шел по этому пути.

На этом пути я постоянно сталкивался с какими-то определенными сложностями, я не мог их преодолеть. Поэтому я рассматривал еще несколько вариантов, прорабатывал их, они были непростые, довольно сложные. Но однажды мне вдруг звонит по телефону Влад и говорит: «Папа, я еду в другое место». Мне сказали, что его везут в Мелитополь. В принципе, с точки зрения психологического состояния и социальной среды, власть там, конечно же, была лучше. У него изменились условия, грубо говоря, он начал жить в гостиничном номере под охраной. У него был душ, кондиционер, у него был WiFi, телефон ему отдали. А с другой – все, что я планировал на той территории, все разрушилось. Заново пришлось все планировать. И параллельно следовали за главной линией договоренностей.

В конце концов она и сработала. Несколько дней назад позвонил по телефону мужчина, который удерживал сына, и начал вести переговоры о том, чтобы Влада отдать. У него своя версия развития событий. Но я знал истинную версию. Поэтому я понимал, что мы действительно приближаемся к возвращению. Потому что была исполнена часть его условий.

– То есть того человека, которого он, со своей стороны, требовал вернуть, ему передали?

Олег Буряк: Я думаю, что да. Что я могу сказать? Я думаю, это сработало – то, что ему отдали. Он получил то, что хотел. Пришли к тому, что власть отдают. И мы начали говорить о том, по какой схеме его заберем. Планировали мы его забрать 5 июля, но забрали седьмого.

Я Владу не рассказывал о переговорах. Потому что ты ничего не можешь контролировать до конца. И не можешь быть уверен ни в чем. Потому что много событий, которые от тебя не зависят. И все твои договоренности могут исчезнуть, как будто их не было. И привлечь к ответственности за это ты никого не можешь. Поэтому просто ведешь переговоры и двигаешься дальше.

Влад позвонил мне и сообщил, что ему сказали: «Готовься, седьмого утром ты уедешь». И я поехал на наш последний блокпост. И там ждал Владислава и, конечно, счастья, что он вернулся.

– Вам известно, почему его перевели из камеры в гостиничный номер? Те, кто его удерживал, пытались продемонстрировать таким образом свою добрую волю?

Владислав Буряк: Как они мне говорили, что это для моей же безопасности.

Олег Буряк: Я не думаю, что это – добрая воля. Потому что 48 суток о нем почему-то даже никто не упоминал. И тот мужчина, который его удерживал, однажды приехал, чтобы дать мне впервые пообщаться с Владом – после шести суток его пребывания там. А второй раз – на 48 сутки, в момент, когда он его забирал. Я думаю, что там изменились какие-нибудь обстоятельства. Внутри их структур.

Возможно, я так думаю, они опасались обстрела или наступления с нашей стороны. Другая возможная версия: они как-то между собой делят территорию, кто что контролирует. А поскольку я Влада выводил в публичное поле специально, я предполагаю, что возникли какие-то претензии к нему, чтобы забрать его. Я думаю, что его забирали в другое место просто как свою «добычу».

– Можем ли мы говорить о том, кто именно содержал вашего сына?

Олег Буряк: Мы еще не общались с СБУ, продолжается следствие, они в материалах дела, поэтому я должен попросить разрешения. Чтобы не навредить тайне следствия.

– А хоть как-то обще? Кто это?

Олег Буряк: Это одна из составляющих российской армии Чеченская группа, я не знаю, как она называется, и с какими удостоверениями они там ходят по территории.

Владислав Буряк: Как я понял, они – одни из важных. Они играют огромную роль. После того, как меня забрали в Мелитополь, на следующий день я проснулся где-то в четыре или пять утра от того, что кто-то очень сильно кричал. Ко мне зашел тот человек, который меня удерживал. Он сказал: “Сейчас не выходи из комнаты”.

Я посмотрел в окно, там стояло человек десять. Это были одни русские войска, которые хотели меня забрать у этих людей к себе. На улице стояло десяток человек, а в самом отеле было людей сорок. Они были с оружием и хотели меня унести. Но люди, которые меня удерживали, не дали этого сделать. Они дали им отпор.

– Правильно ли я понимаю, у них между своими группировками идет борьба?

Владислав Буряк: Очень сильная борьба.

Олег Буряк: Поэтому, знаете, сложно судить Наверное, наши спецслужбы понимают, как они делят между собой сферы влияния. Но мы, как гражданские, можем судить только по каким-то действиям и опираться на свои домыслы. Но в чем смысл? Самое главное, что его, как ценного заложника, постоянно следовало охранять. Не знаю истинных причин. В диалоге с той стороной мне однажды сказали: «Ну мы же не все друг другу рассказываем». И эта фраза меня очень сильно отрезвила. Я понял, что все, что я планирую, нужно еще раз переосмыслить.

– Владислав, опиши первое место, где тебя содержали, какие условия пребывания были?

Владислав Буряк: Это было отделение полиции, где находятся следственные изоляторы. Там были тюремные комнаты для групп людей и были камеры, где люди находились поодиночке. Я был как раз в этой одиночной камере. Там я сидел 48 дней. Тараканы не бегали, но, конечно, стоял запах не лучший.

У меня была железная тарелка. Подушка была грязная, но в камере висела какая-то куртка, я ее на подушку положил и так спал. Просто хотелось очень сильно спать, эта ситуация очень сильно отнимала у меня все силы, все эмоции. И я просто как мертвый падал и спал, и на такие вещи просто не обращал внимания. Я только на четвёртый день пребывания в камере попил воды и поел. Я до этого совсем не хотел есть.

– Тебя заставляли делать какую-нибудь работу?

Владислав Буряк: Я помогал по кухне, мыл пол, разгребал хлам в полицейских кабинетах. Знаете, когда ты круглосуточно сидишь в камере, работа – это просто счастье. Меня не заставляли его делать, я сам хотел работать. Чтобы внушить себе уважение, чтобы меня не трогали. Относились ко мне хорошо. Давали возможность выйти на свежий воздух – где-то минут 15-20 в день. Мне приносили еду. Если я просил медикаменты – мне их давали.

– А чем тебя кормили?

Владислав Буряк: Всевозможные сухпайки для солдат, консервы, настоящая еда была даже. Я не лез с ними в конфронтацию, я не хотел, чтобы у них была ко мне агрессия, чтобы они как-то меня не полюбили. Я пытался относиться к ним без агрессии, без эмоций: “Все хорошо, все нормально у меня”.

– Применял ли кто-нибудь к тебе силу? Тебя допрашивали?

Владислав Буряк: Никто меня не применял ко мне, все было нормально. Меня никто не допрашивал. Мне давали портативную таганку, сухой спирт. Я на нем грел еду из сухпайки. Я даже взял с собой эталоны. Всё интересное, что можно было взять. Мне давали сухпаек на целый день. В нем там был и завтрак, обед, ужин. Основное блюдо, чай, кофе, все это было.

– А можешь ли ты вспомнить какую-нибудь маркировку на этих пайках? Что там было написано?

Владислав Буряк: На всех консервах и сухпайках была написана «Дружба народов». Это такая марка из Крыма, я так понял. Адрес и все указано на упаковке.

Олег Буряк: Я так вижу, что враг не страдает креативом – «Дружба народов»

– Было ли на сухпайках написано, для кого они конкретно предназначены?

Владислав Буряк: Это – специальный паек, он сделан для Росгвардии. Это не для обычной армии, это, так сказать, «элитный» паек. У него и упаковка самая лучшая, и продукты более качественные, большой ассортимент. Когда я находился там и общался с людьми, мне рассказали, что очень сильно отличаются пайки для росгвардейцев и армии. В Росгвардии лучше.

Олег Буряк: Представляете, мне скоро 50 лет, а я таких деталей не знаю Как нужно было «спасать», чтобы 16-летнему парню такой опыт дать? Зачем? В чем «спасение»?

– Как вы связывались друг с другом?

Владислав Буряк: Мне давали телефон, три-пять минут я мог с отцом разговаривать. Рассказать, что у меня все хорошо, получить информацию, например, когда я уеду домой. И показать, что я жив и здоров, чтобы папа не боялся меня.