как парамедик из Нацгвардии спасал военных на фронте

По меньшей мере, 70 жизней всего за месяц на передовой спас парамедик Национальной гвардии Украины Николай Роик.

Об этом Радио Свобода рассказали его коллеги, 26-летний уроженец Винничины утверждает, что не сделал ничего героического, «лишь свою работу», и не ведет подобных подсчетов.

Как он сам в марте получил тяжелые ранения? Почему «попрощался с жизнью», выбравшись из завалов окопа, снова отправился на эвакуацию собратьев? Какой день Николаю «запомнится на всю жизнь», и выжил ли тогда украинский солдат, которому пришлось накладывать 5 турникетов, а руками зажимать рану на шее?

По специальности Николай фельдшер работал в акушерских пунктах на скорой. Потом изменил ряд профессий и, наконец, говорит:
«В моей семье все служили, я тоже захотел. Но захотел быть боевым медиком.

Так и пришел в прошлом году в военкомат. Добровольно.

В подразделении Николая тоже зовут не парамедиком, а именно «боевым медиком», поскольку периодически он помогает бойцам выполнять различные задачи «неврачебного профиля». В частности, корректировать огонь.

– Полномасштабное российское вторжение, где тебя застало?

– Дома. (улыбается – ред.) У меня как раз ротация была с ООС тогда. Я приехал, у меня должно было быть 30 дней отпуска, 24 выходных после ротации. Объявлена ​​боевая тревога, я с горем пополам добраюсь до воинской части. Ну и уехал главным медиком ротной группы.

Первое, что я запомнил: когда мы заехали в Донецкую область, и когда мы увидели эти разбитые колонны, и эти одинокие дымы, как горит техника – личный состав уже начал подтягивать свое снаряжение. Уже готовятся. И уже тогда, по дороге, ты себя морально готовишь к тому, что тебя ждет.

А глазами парамедика – это очень страшно.

– Твой первый раненый на фронте, помнишь? И, может быть, конкретную дату?

– У нас на первом выезде в Новобахмутовке первый был трехсотый от танка. Вообще больше трехсот было от танков.

Не нужно недооценивать противника. Очень много мемов в интернете, смеются, что едет колонна танков старых их. Но это 120 миллиметров. (В российских танках Т-80 или Т-72 пушка 125-миллиметровая – ред.)

Тебя ранит или убивает. А если выжил, то только потом слышишь звук выстрела.

У меня за 30 марта, за один день, у меня было около 30 тяжелых трехсотых – с ампутациями, очень массивными осколочными ранениями, без рук, без ног. Это 30 на меня одного. Это тяжелый я только считал. Если взять всех за день – там 60-70 человек.

Это самый трудный день запомнится на всю жизнь.

Что такое прямое попадание танка в позицию?
Человек получает контузию, и если он получает какое-то осколочное ранение, он просто сам не способен (обработать свои ранения – ред.) за эти 5 минут, пока он не придет в сознание.

Она просто стечет кровью – и все умерла. Перебивается большая артерия – 3-5 минут, все человеку ты уже ничего не поделаешь. А 80-70% потерь – это реально потери из-за кровотечения. Потому что не было возможности, или неправильно была оказана помощь, в первое время, когда требовалось.

– Перед записью интервью ты говорил, что, прежде всего, нужно знать из чего именно стреляли по позиции. Почему? Объясни нашим зрителям и читателям это, а также свой порядок действий, как парамедика, на фронте.

– Мой порядок действий был следующий – рация, получил сообщение. Слышу по звукам выходов и после свистения – что стреляло: либо миномет, либо артиллерия, либо, я не знаю, грады, танки.

Должен делать выбор, куда мне следует в первую очередь двигаться.

Были такие случаи, что разрывается снаряд, и этот снаряд отрывает ногу, а осколок запекается так, что даже запекает бедренную артерию.

Был такой у меня случай, когда мне нужно было накладывать 5 турникетов.
Одного военнослужащего броня спасла в груди. Но у него была перебита левая нога и правая рука. И было ранение в сонную артерию с правой стороны. Есть такой жгут Эсмарха. Наложил ему на шею, чтобы спасти жизнь. Так эвакуировали. И, к слову, мне говорили, что он выжил, все нормально. И конечности тоже уцелели.

– По меньшей мере, 70 человек, говорят твои коллеги, ты спас. Но при этом ты не считаешь солдат с пулевыми ранениями, которых ты вытащил из поля боя?

– Да. Доставляю их на этап эвакуации, согласовываю это с командованием. Ибо если там шаровое и пуля осталась где-то, я в таких условиях я ее никак не достану. Я не нейрохирург. Я могу сделать только наоборот ужаснее.

Во время интервью нацгвардеец не раз вспоминает тех, кого он спасти не смог. Даже когда сам мог погибнуть.

Тогда в поселке Сладкое в Донецкой области позицию украинских сил российские военные сначала обстреляли из зенитной установки. Она, по словам Николая, «все деревья скосила, как косой траву скашивают. Весь окоп был завален этими деревьями, и просто физически не можешь (добраться до сослуживцев – ред). Я когда дополз до человека, у человека уже последнее дыхание. И нет человека».

На вопрос о полученных в тот день ранения Николай отвечает, но сначала несколько раз переводит взгляд то в сторону камеры, то снова в сторону журналиста Радио Свобода:

– Точно называть все, что у меня было?

– Расскажи. И вообще обстоятельства ранения.
– Черепно-мозговая тяжелая, тяжелая контузия органов, нервов, постравматическая энцефалопатия, затем ушибленная травма живота, внутренних органов, разрыв (неразборчиво – ред.) печени-селезенки.

Залез в окоп, разбрасывал эти дрова, и вижу – человек смотрит на меня контужен, берет автомат и посылает патрон в патронник. ТТХ, тактико-технические характеристики оружия, ты должен их превзойти. (улыбается – ред.)
Ты должен быстрее все сделать, забрать у человека это оружие, пока он не нажал курок.

Я его эвакуировал в более безопасную зону. Раз – и как свет выключился. Не знаю, сколько времени прошло, голову поднял, земля осыпалась. Такой думаю – ого, нормально так случилось. И мы просто уже прощались с жизнью.

Мы понимали, что нас прицельно расстреливало два танка. Кроме артиллерии и крошивших нас минометов.

Несмотря на это, тогда Николай решил достать из завалов окопа еще одного раненого украинского военного. Со словами: «Если нас убьют, то хоть на видном городе. А тут нас закопает. И дальше семьи даже тела не смогут получить».
В тот день, по словам Николая, он был единственным парамедиком на 40 украинских армейцев.

– Уже не работает сознание, ты работаешь на инстинктах, у тебя есть установка, что тебе нужно идти к своим.
К вечеру я эвакуировался в ближайший населенный пункт. Дальше нас забрали следующие парамедики.
Мое лечение было стационарным 109 дней. Затем последовала реабилитация в Литве.
А сейчас – снова на службе.

– Еще о чем-то мечтаешь, кроме победы Украины?

– Там (на передовой – ред.) надо было на развалины залезать, чтобы домой отправить хоть живущий смску.

И я сидел думал о самых элементарных вещах: «Коля, у тебя еще нет жены, детей. Как хочется жить». (улыбается – ред.)

Мечтает Николай и о гражданской жизни. Видит себя частным предпринимателем.

– Фермерские угодья, новые рабочие места, создание нормальных условий для людей. Что заработал, то и заработал. Все честно.

Но сначала, говорит, должно вернуться на фронт.

– Если я не живу в Донецке, это не значит, что это не мой дом. Это моя страна, я люблю свою страну.